20. Очередная статья Лукаша Орбитовского (словно по заказу подоспевшая в этом блоге к юбилею замечательного американского писателя... W.) из серии «Орбитование по кино» носит название:
ЦТХУЛХУ ФТАГН!
(Cthulhu ftagn!)
Я представляю себе Лавкрафта сегодня. Это легко сделать, потому что писатель из Провиденса кажется фигурой, вписанной в XXI век, а не в туманное двадцатилетие между войнами. Иногда так бывает -- мы не мыслью, а всей своей жизнью вписываемся в прошедшие, будущие и воображаемые эпохи. Его одиночество — ничто иное, как тоска по чату и Фэйсбуку, где он мог бы сколько угодно обмениваться мыслями и искать поклонников. Интенсивное присутствие порнографии в нынешнем мире идеально соответствует его сексуальной ретираде. Он считал фантастику более важной, чем реальность, но не дожил до поп-культуры, этой тотальной ямы, где можно спрятаться. Я вот прямо вижу его сейчас: в спортивных штанах и грязной флисовой толстовке, вижу, как он бродит по темной квартире, петляя между стопками DVD-дисков и грудами книг с цветными обложками. Мерцают экраны компьютеров, к немытым ногам пророка ластятся кошки, а сам пророк садится за письменный стол, раздвигает чашки с кофе (хлебнув попутно холодного напитка), чтобы добраться для клавиатуры и разобраться с экранным балаганом. Гасит окошки коммуникаторов. Закрывает тома виртуальных энциклопедий, колонки социальных сетей и странички с голыми бабами (эти последние с несомненным сожалением) и, поглаживая кошку, заказывает еду на ближайшую неделю в интернетском продуктовом магазине. Окно выходит на блок и высокую стену охраняемого на немецкий манер квартала, куда не пускают детей. Я ясно вижу все это, возможно благодаря моему коту Директору, который, как и любой другой кот, знаком с Лавкрафтом. И проникнувшись вот этим вот воображением, намурчанным Директором, я вхожу в несуществующую комнату современного Лавкрафта, которой тоже нет. Если это так, то с этим надо что-то делать: раз уж Лавкрафта сюда не затащить, придется нам отступать к двадцатым годам.
Экранизации его прозы редко бывают успешными. Если что-то и получается, то не напрямик. Фильм «В пасти безумия» Джона Карпентера великолепен, но не связан непосредственно с каким-либо конкретным текстом. Стюарт Гордон, режиссер, очарованный Лавкрафтом, берет в разработку кусочки, наиболее близкие к традиционно понимаемому ужасу, с легким налетом «космического зла». Порубленные, дикие рассказы не дождались экранизации. Появилось несколько таких, которых верблюды пугаются. Почему это произошло? Виноват сам Лавкрафт, взявший на себя решение головоломной задачи описания фигур на основе чуждой нам геометрии. Наполнивший наши уши звуками невероятной громкости. Это даровало ему литературное бессмертие, выбивая у кинематографистов игрушки из рук, превращая их песочницу в воронку от разрыва бомбы. Описать неописуемое еще кое-как можно, применяя массу уловок: вот, дескать, эти «кощунственные формы», пробуждающие в том, кто их видит, «темное безумие». С показом хуже, потому что не получится или насмешит, даже если получится. Это еще хуже, потому что у зрителей действительно в темноте крыша поедет.
Скромный, всего сорокашестиминутный фильм «Зов Ктулту» -- исключение, нечто вроде фиалки, проросшей на негостеприимной марсианской почве, и он считается в среде поклонников, если я не ошибаюсь, самой совершенной экранизацией прозы Лавкрафта. О чем он? А о чем он может быть? 1926 год. Парень рассказывает другому парню о каком-то странном культе и испускает дух. Куда улетел этот дух, мы можем только догадываться. Наш герой тонет в необычном расследовании, как город Р'льех в океанских глубинах. Ретроспекцией проносятся небольшие истории о людях, которые вступили в контакт с миром Предвечных, к их очевидной беде. И мы получаем доподлинную коллекцию эксклюзивных лакомств: тут и тотемные культы в нью-орлеанских болотах, и их безумные последователи, и старые и новые артефакты, и обязательный финал среди морских далей, в причудливом городе, существующем вопреки божественным и человеческим законам. Есть и сам Ктулху, и его невероятные щупальца, которые вылезают из кадра, трепещут, грозятся схватить меня и матросов; и я содрогаюсь от ужаса, дрожу, ожидая, когда, наконец, божество нырнет в океанские глубины. Все это компактно и эмоционально, тревожно тихо, только фортепиано блямкает, потому что режиссер Эндрю Леман вернулся во времена Лавкрафта. «Зов Ктулху» черно-белый, немой (немногочисленные диалоги появляются в отдельных кадрах) полностью ретро. Соответствующим образом гримированные актеры в нужной дозе переигрывают, бои носят чисто демонстративный характер, декорации, в том числе финальный остров Р'льех, выглядят почерпнутыми из «Кабинета доктора Калигари», а сам Ктулху двигается в стоп-моушен.
Помню игрища с формой в удачном польском "Реверсе". У Лемана мы имеем дело с настоящим заклинанием, воспоминанием о прошлом, но также с миром, которого никогда не было. Режиссеру удалось преодолеть трудности, возникшие из-за некинематографичности прозы Лавкрафта. Он сделал ставку на условность – и победил. Город из фанеры, неестественные гримасы, чудовище, сворачивающееся, как фольга над пламенем и прочая очевидная неправда – все это сложилось в нечто особым образом правдивое. Даже музыка, прекрасно соответствующая эпохе, в сочетании с изображением вызывает нарастание странности. Никаких шуток, сплошное очарование. Фильм выпускает свои щупальца, и я чувствую себя так, словно, войдя в квартиру Лавкрафта, расположенную в охраняемом жилом массиве, обошел компьютеры, прогнал кота и нашел среди обрывков рукописей фигурку непонятной формы, неизвестного происхождения, еще пахнущую морем и тухлыми крабами. Это некрасивое. Ненужное. Сделанное по дешевке каким-то сумасшедшим. Но вот ведь зовет к себе, тянет, а потом еще и снится.
Продолжение вскоре воспоследует.
”CALL of CTHULHU”. Reżyseria: Andrew Leman. Występują: Chad Fifter, John Klemantaski. USA 2005 («Зов Ктулху». Режиссер Эндрю Леман. В ролях: Чед Фифтер, Джон Клемантаски. США, 2005)
13. В рубрике «Статьи» напечатана очередная статья Лукаша Орбитовского, которая носит название:
ЯЙЦО и КУРИЦА
(Jajko i kura)
Ведьмовский шабаш в самом разгаре. Есть шанс, что в этом столетии на экраны кинотеатров выйдет «Сезон ведьм» (“Season of the Witch”), который до сих пор передвигали, как гроб нищего в конец похоронной очереди. Внезапно проскочил фильм «Черная смерть» (“Black Death”) с Шоном Бином, и я боюсь, что к нему, согласно голливудской логике, добавится некое продолжение. Между тем я всегда мало интересовался ведьмами: к старым бабищам испытываю отвращение, молодок, когда они шкворчат на костре, мне жаль, а посередке, считай, никого и нет. При этом колдовство, вероятно, выводится из другой группы угроз, чем вампиры и НЛО. Оно ближе к человеку, и если кто-то в него не верит, то пусть включит EZO TV или заглянет в гороскопы. Как безбожник и враг епископов, я вместе с тем допускаю возможность того, что в старых деревнях что-то такое творилось. Были ведьмы, которые сквашивали молоко, бормотали заклинания и напускали болезни на скот, что приводило в ярость священников и невежественных людей. Они-то и навели порядок, истребив ведьм всех до одной. То есть ведьм постигла судьба зубров и птицы додо.
«Кровь на когте Сатаны» переносит нас в семнадцатый век, ведьмы остались в прошлом, и можно лишь посмеяться над недавней охотой на них. Однако жизнь есть жизнь. Английский крестьянин в ходе пахоты выпахивает самого дьявола. Вместо того, чтобы шарахнуть кудлатого негодяя кулаком по черепу, он мчится к хозяину, чтобы рассказать ему о приключившемся. Лукавый дает деру, не доверяя рослым представителям местного населения. Тем временем на ферму приезжает молодой человек с внешностью басиста рок-метал-группы и его незадачливая невеста. Незадачливая потому, что вскоре она теряет рассудок и, прости-прощай, попадает в сумасшедший дом. События множатся, как сатанинские стихи: дьявол, знаток человеческих душ, берется за детей. Они строят местный нечестивый клуб на руинах церкви, размахивают ветками, декламируют заклинания и убивают всех, кто им попадается под руку. Целью является – ну еще бы! – усиление босса, который жаждет вернуть себе былую мощь.
[/center[
О «Крови на когте Сатаны» можно написать много плохого, отметим хотя бы не слишком удачное название и неудачный, ускоренный финал, в котором режиссер одним взмахом меча пытался оборвать все дьявольские сюжетные линии. Я объясняю это себе тем, что фильму исполнилось уже три десятилетия и он создан был в особенно бурный для кинематографии период, момент его взросления. Самое интересное – это переходные моменты, несмотря на их явное несовершенство, заметное спустя много лет. Я сейчас думаю о машине времени. Если бы таковая попала ко мне в руки, куда бы я подался? Не в средневековье, потому что там было грязно, жутко и меня бы наверняка замучили в какой-нибудь армии. Будущее еще хуже. Выигрышные лотерейные номера на следующую среду – невелика пожива. Охотнее всего я отправился бы в конец 1970-х годов, чтобы понаблюдать за рождением панков, или даже раньше, на один из первых концертов Джерри Ли Льюиса. Где-нибудь в 1965 году я поставил бы Джорджу Ромеро пару-другую рюмок водки и выведал бы у него планы на постановку фильмов. Я не менее охотно навестил бы молодого Тарантино в его пункте проката кинофильмов и постарался бы помешать читать Юнга взмыленному Лукасу – поскольку знал бы, что как только он отбросит Юнга в сторону, тут же схватится за камеру.
Культурные явления, так же как и «ужасы», ветшают в своей зрелой форме, но момент, когда вылупляется цыпленок, тоже может быть захватывающим. Мягкий клювик стучит по скорлупе, та вот-вот расколется -- вечная дилемма уничтожается, яйцо и курица объединяются, они одно и то же. Только на какой-то миг.
Вышеупомянутый фильмец вырастает из определенных корней, которые уже породили немало чего. Древние декорации вынесли из студии «Хаммер», заменив готизмы деревенькой с деревянными домишками и руинами церквушки. Обнажающаяся молодица сгодилась бы Дракуле, большинство актеров не выходят за рамки клише, как будто костюмы, которые они носят, ограничивают у них нечто большее, чем движения: еще немного, и мы получили бы очередную халтурку. Тем временем сценарист держит нос по ветру и нащупывает новые виды устрашения. Сцена изнасилования, где-то по истечении двух третей фильма, производит весьма даже внушительное впечатление, а между тем предвещает куда более жестокие фильмы. Которые появились следом за этим. Началось разрушение невинности, центром которого оказался чуть позже появившийся «Омен». Здесь же вокруг дьявола слоняются дети, которым нечего делать, в сопровождении пары идеальных стариков (возможно, далеких предков тех, из «Ребенка Розмари», если их потомкам удалось перевезти рогатую традицию через Атлантику), и мелькающий кое-где в кадре монструальный идиот. Сегодня это норма, а тогда должно было производить ошеломляющее впечатление. Существа добрые, невинные или, по крайней мере, безобидные, из-за инстинктивных влечений становятся проводником зловещих сил. Из-за какой-то примитивной хищности. Ее не было, но вот она уже есть. И все меняет. И я вижу перед собой Бога, поглощенного несколько поспешным, -- насколько это теперь нам известно – актом творения мира. Он смотрит на дело Своих рук, конкретно на огромную кошку, жующую ростки, на мгновение задумывается и чудесной рукой оснащает ее клыками и когтями. И вот вам, пожалуйста, плотоядный тигр.
Подобного чуда я удосужился во время просмотра. И тем, кто верит в чудеса, хочу сказать: как показывает этот фильм, дьяволу поклоняются только идиоты, старики и избалованные дети. Может быть поэтому ни один из участников съемочной группы не сделал карьеры, а некоторые из них сразу же после премьеры померли. Никак из-за проклятия?
“Blood on Satan’s Claw”. Reżyseria: Piers Haggard. Występują: Patrick Wymark, Linda Hayden. Włk. Brytania, 1971 («Кровь на когте Сатаны». Режиссер: Пирс Хаггард. В ролях: Патрик Уимарк, Линда Хэйден. Великобритания, 1971).
18. Очередная «странная» рецензия Лукаша Орбитовского носит название:
ЭРА МОНСТРА
(Era Monstera)
Ну вот допустим, мне дают пятнадцать тысяч баксов прямо сейчас. Однако моя радость, вероятно, тут же приугаснет из-за сомнений. Что можно сделать с этими деньгами? Покупка автомобиля означает дополнительный набор забот и грядущие расходы, превышающие пожертвованную сумму; впрочем, когда люди делали себе водительские права, я делал долги. Я мог бы отремонтировать свою квартиру, если бы таковая у меня была, но, впрочем, грибок, вонь и бедность съели бы все мои деньги, оставив меня с болезненным чувством утраты. Инвестиции -- да, но во что? По закону невезения вложение этих денег в оружейную индустрию, несомненно, привело бы к прекращению всех войн в мире. Открыть похоронное бюро? Тогда наверняка будет изобретено лекарство от рака и старости. Так может быть, последовать зову сердца и пропить указанную выше сумму? Опять же: и слишком много и слишком мало. Слишком много, потому что, пуская в ход очередные тысячи, я бы раздербанил свое тело еще до того, как бросить бармену последний цент. Слишком мало потому, что затраты на лечение после такого загула обошлись бы мне в гораздо большую сумму, и мне пришлось бы с больной печенью в руках клянчить дополнительные деньги у недавних благотворителей.
Так что делать? Да попросту снять фильм.
Я с нетерпением ждал троюродных братьев киноленты «Район № 9». Фильмы – это ж как семья. Как только кому-то удается добиться успеха, как из-под земли появляются бедные родственники. Я смотрел творение Нейла Бломкамфа и с удовольствием, и с раздражением. Мне нравился сам замысел фильма, нравились документальные первые несколько десятков минут -- и бесило сплетение непокорных сюжетных завитков в классическую голливудскую косу. И вот теперь у нас есть «Монстры», лента из Великобритании – еще более дешевая, более камерная и избавленная от слабостей своего успешного предшественника.
На территорию центральной Мексики свалился зонд с образцами внеземной жизни, радикально изменив природу местной фауны и флоры. По территории, находящейся под карантином (не самым, впрочем, жестким) теперь бродят гигантские существа с поистине лавкрафтовской внешностью, размером с дом. Не слишком красивые, не слишком умные, заинтересованные в основном в собственном выживании, хотя американцы, по своему обыкновению, выкатывают пушки и палят во все, что движется. Разъяренные монстры делают свое дело, и на протяжении всего фильма мы видим валяющиеся тут и там части самолетов или даже целые самолеты, разорванные танки и покореженные пушки, которые теперь служат игрушками для маленьких мексиканцев. По этим мрачным местностям бродит Эндрю, средней руки фотограф, для которого монстр — это шанс наладить свою профессиональную карьеру. Он делает снимок за снимком, надеясь, что чудовище вот-вот выглянет из-за угла. Эту его забаву прерывает телефонный звонок босса, у которого где-то в этом районе пропала дочь.
Упомянутая Саманта околачивается поблизости, так что чего уж проще — наш ас, проклиная судьбу, отказывается от задуманного и впрягается в обязанности телохранителя. Он -- случайный отец, который по настоянию бывшей возлюбленной выдает себя за дядюшку, друга семьи, скрывая от сына, что это он его зачал. Она -- папина дочка, наследница миллионов долларов, мечтающая только о том, чтобы избежать замужества, на которое согласилась, надо полагать, по настоянию отца, руководствующегося интересами бизнеса. Все, что им остается, пасть друг другу в объятия, дабы обменяться жидкостями и даже малость согреться в непривычной природной обстановке.
Попытка подняться на борт безопасного корабля заканчивается неудачей из-за пьянства, похоти и воровства. Эндрю и Саманта вынуждены пробираться по Мексике и современному Мордору, то есть полосе ничейной земли, где бродят монстры. Впрочем, монстров-то мы, считай, не видим; пару раз мелькает щупальце, а когда чудовища наконец появляются -- то не для того, чтобы предложить жаждущему зрителю кровавую бойню в рамках финальной конфронтации. Что там произойдет, я умолчу, скажу лишь, что Эндрю, этот самый не впускающий из рук фотокамеру парень, один-единственный раз не сделает снимка.
А как насчет падения в объятия? Увы, «Монстры» — это фильм о не падении в объятия, о невозможности вырваться из собственных ролей и скорлупок, о претензиях к миру, порождающих внутреннюю замкнутость. Фильм, преподнесенный зрителю таким образом, что у него появляется сомнение, к кому на самом деле относится название. Эндрю злится из-за упущенной возможности сделать хорошие фотографии, Саманта попросту боится вернуться. Путешествие по дебрям, насыщенным опасностями (подобные путешествия совершали наши предки тысячелетия назад), должно было каким-либо образом открыть их друг другу в соответствии с законами роуд-муви. Между тем, происходит нечто совершенно иное. Два человека, прекрасно осознающие взаимно открывающиеся им возможности (слово «любовь» я в последнее время печатаю с большим трудом) не столько упускают этот шанс, сколько растягивают его на сутки и часы в ложном убеждении, что время на это всегда найдется, что об этом еще стоит подумать. А когда, наконец, решатся, что будет? Ведь в мире, в который они возвращаются, им места нет.
Обычно я дурачусь в своей колонке, подмигивая и смешивая краски, словно маляр, одержимый смертельным страхом перед моноцветом. Но вот теперь я кладу белый цвет прямо из тюбика: очень хочется, чтобы «Монстры» не затерялись среди многих прочих фильмов, ведь такого червячка крайне легко задушить, особенно если он не предлагает стандартную тубудубу. Конечно, в пятнадцать тысяч бюджета я тоже не верю, им приходилось добавлять то и это по каким-то секретным каналам, а указанная сумма — всего лишь очередной рекламный инструмент. Ну и что из этого, если создан умный, трогательный и попросту красивый фильм?
17. Очередная «странная» рецензия Лукаша Орбитовского носит название:
БОБО ИДЕТ
(Bobo idzie)
Я хорошо помню кинопоказ фильма «Звонок» со сценой, когда бобо вылезло из телевизора, исполняя смертельное проклятие. Вернувшись домой, я попытался настроить компьютер так, чтобы запись этого эпизода, доступная в Интернете как отдельный ролик, внезапно включилась, наводя ужас на моих гостей. И по сей день, впрочем, упомянутое бобо является моим собственным критерием жути, хоррорным эквивалентом значка «Teraz Polska». По-настоящему ужасающий фильм можно оценить в одно бобо.
«Звонок» запустил целую серию эпигонских кинопостановок, являвшихся сверхъестественной версией японских сказок о мести, наши косоглазые братья в своих фильмах, книгах и песнях в основном обращаются именно к этой теме. Некоторые произведения выполняли функцию запугивания, особенно если они были обогащены закадровым контекстом. Давным-давно, в той берлоге, в которой я тогда жил, мы с друзьями смотрели раннюю версию «Проклятия», известную под восточным названием «Ju-on». Могу ошибаться, потому что у этого фильма было по меньшей мере десять мутаций, в том числе три американские, та версия была еще дешевая, телевизионная и по-настоящему страшная. Главным генератором ужаса был звук, похожий на кошачье мяуканье, который раздавался в самые неожиданные моменты. Он был предвестником скорой смерти одного из персонажей.
И вот мы сидим, скажем так, четверо парней, и пялимся в выпуклый экран так, словно от этого зависит вся наша жизнь. Наглухо молчим, забытые сигареты тлеют в пальцах. Не постучавшись, очень тихо — наверное, из уважения к нашей сосредоточенности — входит пятый коллега, ранее посланный за пивом. Мы, считай, не заметили его появление, я даже не взглянул в его сторону, но, думаю, что он вместо того, чтобы смотреть себе под ноги, зашагал дальше, глядя в экран. И, так уж случилось, наступил на хвост кошке Креске, лежавшему на полу. Кошка Креска взвыла так громко, как только могла, справедливо возмущаясь внезапным нарушением своего совиного сна. Мы вскочили на ноги, кто-то завизжал, кто-то схватился за голову. Мы стояли лицом друг к другу, трясясь в ужасе от того, что могильное мяуканье переместилось из киноленты сюда, в берлогу, и наши молодые жизни вот-вот оборвутся.
Я никогда не писал об азиатских фильмах ужасов не только потому, что в те времена и мечтать не мечтал писать колонки. Некоторые фильмы оказались простым повторением общей идеи, некоторые, как те, что продюсировал господин Такаши Миике (Takashi Miike), были просто глупыми, другие я просто не смог до конца понять из-за незнания культурного контекста. И вот, наконец, в мои загребущие ручонки попал “Noroi” (получивший в Польше название «Klątwa/Проклятие») — парадокументальный фильм режиссёра Кодзи Сираиси (Kôji Shiraishi).
В соответствии с действующим правилом, в первые минуты мы узнаем, что все дальнейшее – самая что ни на есть святая истина. Журналист Масафуми Кобаяси (у кого-нибудь в Японии есть другая фамилия?) ездит в сопровождении кинооператора по стране, пытаясь найти доказательства существования паранормальных явлений. В ходе поисков он встречает мальчика с матерью, у которой проявляются все симптомы одержимости. Женщина вскоре исчезает, но ее деятельность, судя по всему, связана с загадочными смертями по всей Японии. След ведет к деревне, затопленной во время строительства плотины. Жители верили в привидения и даже имели своего демона, некоего кагутабу, который теперь может злиться на мир из-за того, что на месте его недавнего культа плещется рыба. Журналист знакомится с 10-летней участницей шоу детей со сверхъестественными способностями, актрисочкой-медиумом и парнем, которого контакт с той стороной свел, похоже, с ума – он везде видит эктоплазменных червей и носит шапочку из фольги, чтобы защитить голову от космического излучения.
Замалчиваемый у нас фильм “Lake Mungo” произвел огромное впечатление, но «Noroi» появился раньше, так что мы знаем, кто у кого заимствовал. Добавим еще прославленный «[Rec]» и окажется, что парадокументальная условность сейчас самая актуальная для хорроров, так как находит решение старой дилеммы: показывать монстра или не показывать? Давайте воспользуемся ракурсом глаза и камеры, то есть да, покажем, но на мгновение и в размытом кадре, чтобы зритель скорее задумался, действительно ли он ЭТО видел, чем уподобился бы персонажам. Смейтесь, если хотите, но я, досмотрев фильм, пересмотрел концовку с пальцем на кнопке паузы, желая проверить, не ошибся ли я.
Отличный финал касается судеб господина Кобаяси, мальчика, которого спасли, молодой актрисы и прибабахнутого экстрасенса с шапочкой из фольги. Мы знаем, что с ними станется или по меньшей мере догадываемся об этом. Некоторые зрители могут задаться вопросом: а что там с оператором, который записал большую часть материала, составившего фильм «Noroi»? Если каждого, кто контактировал с кагутабой, постигло какое-то несчастье, то, наверное, и с ним не все ладно? Его должны сожрать, растерзать или повесить на дереве счастья. Опыт подсказывает мне ответить отрицанием, операторы (и звукорежиссеры) -- по своей природе устойчивы к любым сверхъестественным действиям – призраки, демоны, вампиры и зомби не только не имеют к ним доступа, но и не производят на них никакого впечатления. Я догадываюсь, что за такое положение дел ответственны усы, исполняющие функции защитного амулета. Что сделал оператор? Да ничего особенного – снял то, что снять был должен и пошел пить сакэ.
Что не меняет того факта, что «Noroi» заслуживает полноценного большого бобо.
”KLĄTWA” (Noroi). Reżyseria Kôji Shiraishi. Występują: Jin Muraki, Rio Kanno. Japonia, 2005
14. В рубрике «Польская фантастика» размещены тексты двух авторов.
14.1. Рассказ “Noc sobowtórów/Ночь двойников” написал Лукаш Орбитовский/Łukasz Orbitowski (стр. 17—35). Иллюстрации ДАРИИ МАЙ/Daria Maj.
«Алек, мужчина средних лет, дантист по профессии, живет самой обыденной жизнью: издает журнал, который никому не нужен, проводит время с бывшей женой и дочерью, которых не любит, и в целом просто плывет по течению. Единственное его развлечение — своеобразная игра: он знакомится в забегаловках с женщинами, искушает их, и в самый «пиковый» момент сбегает, прихватив на память сувенир из сумочки несостоявшейся партнерши.
Но однажды в эту игру вмешивается случай в лице не в меру бдительного охранника. И, с разбитым лицом, “униженный и оскорбленный”, Алек, вернувшись домой, решает вмешаться в сторонний конфликт, заступившись за избитого старика. Прогнав обидчика старого человека, Алек знакомится с его семьей и соседями — жильцами старого каменного дома, самой странной из которых является Ева — девушка, живущая на чердаке с заколоченными окнами, куда никогда не попадает солнечный свет, и с анатомическим дефектом — зубами длиной с полпальца. Поначалу в голову Алеку закрадывается мысль, что Ева — вампир, но реальность оказывается намного страшнее.» (consigliere, сайт FANTLAB)
Позже рассказ вошел в состав авторского сборника писателя “Rękopis, znalieziony w gardlie/Рукопись, найденная в горле” (2014), на русский язык он не переводился, но был переведен на украинский язык (2019).
И это десятая (не считая статей и рецензий) наша встреча с писателем на страницах журнала (предыдущие см. “Nowa Fantastyka” №№ 6/01, 11/02, 5/03, 1/04, 12/04, 4/04, 9/07, 7/08, 10/09). Заглянуть в карточку рассказа можно ЗДЕСЬ А почитать об авторе можно ТУТ
14.2. Очередной текст Филипа Хаки/Filip Haka под общим названием “Splot/Узел” публикуется на стр. 36—40. Вместо иллюстрации использована фотография дымящего паровоза, везущего состав из нескольких вагонов.
«Четыре энциклопедические статьи, каждая из которых рассказывает истории отдельных персонажей из вымышленного романа ужасов. Основная тема – попытка разгадать загадочные исчезновения людей в районе некоего участка железнодорожного сообщения. В этом отношении текст напоминает произведение Говарда Филипса Лавкрафта, где герои обречены на провал в столкновении с неизвестным. Жаль, однако, что, когда текст становится действительно интересным, повествование обрывается, оставляя читателя с ощущением неудовлетворенности» (Из читательского отзыва, сайт “Lubimy czytac”).
Мы уже встречались с чем-то подобным в нашем журнале – см. “Nowa Fantastyka” №№ 9/2008, 3/2009.
Позже текст не перепечатывался и на другие языки (в том числе на русский) не переводился. Об авторе сайт ФАНТЛАБ почти ничего не знает. Кое-что о нем можно узнать, пройдя в этом блоге по тэгу «Хака Ф.»
облако тэгов
